Небезынтересна практика российских правоохранительных органов, где, как указывалось, санкционирование возбуждения уголовного дела прокурором регламентировано новым УПК. Я не уверен, что заместитель начальника Следственного комитета при МВД России Б. Гаврилов знаком с цитированным выше интервью С. Пискуна, но совпадение в доводах поразительно, только с точностью до наоборот: «Говорить о том, что с введением института получения согласия прокурора сократилось количество возбужденных «заказных» уголовных дел, с уверенностью нельзя. Более того, возбуждение «заказных» дел осуществляется нередко руками лейтенантов юстиции (милиции). Например, в целях установления места нахождения и последующего изъятия реестра акционеров Антоновского рудоуправления (Кемеровская область) с согласия исполняющего обязанности прокурора Центрального района г. Кемерово были незаконно возбуждены два уголовных дела: одно — следователем, а другое — дознавателем. Последним — в отношении депутата, обладавшего информацией о месте нахождения реестра. Более того, этот депутат дознавателем был задержан в качестве подозреваемого в порядке ст. 91 УПК. В последующем уголовные дела прекращены за отсутствием состава преступления» [14].
Однако проблема не ограничивается необоснованным возбуждением уголовного дела. Не меньшую, а по моей оценке — значительно большую, опасность таит предоставление права санкционированного возбуждения уголовного дела прокурором в плане укрывательства преступников от справедливого возмездия. Тот же автор приводит пример, когда согласие прокурора на возбуждение уголовного дела по фактам хищения запасных частей к самолетам на Рыбинском авиационном заводе по ч. 2 ст. 158 УК РФ было получено только через 3,5 месяца после третьего обращения в органы прокуратуры. К этому времени основные фигуранты по делу от следствия скрылись [15].
Чтобы спрогнозировать такие результаты, не нужно быть провидцем или Генеральным прокурором. Тем не менее предложение С. Пискуна реализовано в Проекте Уголовно-процессуального кодекса Украины, принятого во втором чтении Верховной Радой.
Лично я отношусь к этому крайне отрицательно. За противостоянием Генерального прокурора и старшего лейтенанта милиции скрылся вполне очевидный факт дискриминации процессуального статуса следователя как такового, будь то прокуратуры, МВД или других ведомств. Пусть меня простят за пристрастность, но в моем понимании следователь — это центральная фигура в отправлении правосудия. Не будь следователя (а за его спиной зачастую стоит оперативный сотрудник, что тоже следует помнить), в уголовном процессе нечего делать ни прокурору, ни защитнику, ни судье. Следователю вручают судьбу человека: он самостоятельно собирает львиную долю доказательств, самостоятельно их оценивает, самостоятельно решает вопрос о признании лица обвиняемым, а вот при решении вопроса о возбуждении уголовного дела на него надевают прокурорские помочи. Не поймешь вообще, кто же фактически возбуждает уголовное дело — следователь или прокурор? Воистину, нужно обладать сверхсильным чувством юмора, чтобы спокойно взирать на такую комедию.
Впрочем, сетования по поводу ограничения в праве возбуждать уголовное дело, наверное, не столь принципиальны, ибо данное ограничение лишь очередной этап в реализации политики полной ликвидации самостоятельности следователя. По УПК следователь при производстве досудебного следствия все решения о направлении следствия и производстве следственных действий принимает самостоятельно и несет полную ответственность за их законное и своевременное проведение. Формула всеобъемлющая, лучше не придумаешь. Однако тут же оговариваются, что следователь принимает решения самостоятельно, «за исключением…». А эти исключения — стержневые, именно они предопределяют то самое направление следствия, которое в соответствии с ч. 1 ст. 114 УПК должен якобы избирать сам следователь.
Есть такая шуточная фраза: «Уволен по собственному желанию … непосредственного начальника». Применительно к теме можно сказать: следователь при производстве досудебного следствия руководствуется собственным убеждением … прокурора, судьи, а зачастую еще одного «аппендикса» — начальника следственного отдела. Обмен мнениями происходит по известной формуле: пришел со своим мнением, ушел с мнением начальника.
Мы сегодня стоим на перепутье: стремимся к судебному надзору за следствием и одновременно не хотим расстаться с надзором прокурорским. Необходимая штатная численность осталась в прокуратуре, но окончательное решение вопроса — за судом, а там не хватает штатов, да и соответствующего опыта. В итоге имеем ничем не оправданную глубоко эшелонированную, но не эффективную оборону против потенциальных нарушений прав и свобод. Вначале на получение разрешения на обыск, проведение оперативно-розыскных действий, избрание мерой пресечения содержание под стражей и др. надо получить согласие прокурора, а затем — судьи. Какой-то колхоз или современный роддом, где при родах присутствуют муж, родители и другие желающие. Возможно, это продолжение нашей исконно славянской традиции: «С незапамятных времен рядом с управленцами находились контролировавшие их работу представители параллельных властных органов. Рядом с думными дьяками — думские бояре, рядом с воеводами — фискалы, рядом с командирами — комиссары, рядом с директорами -секретари парткомов и так далее» [16].
Причем прокуроры, которые более не отвечают за обоснованность избрания мерой пресечения содержание под стражей, легче, чем раньше, относятся к даче согласия следователю на ходатайство об аресте, адресованное суду. А судьи, имея визу прокурора, не столь внимательно относятся к принятию решения.
Фактов отказа в аресте лиц, совершивших особо тяжкие преступления, практически нет. Вместе с тем, усложнение процедуры ареста, сокращенные сроки задержания, сложность обращения к судье, особенно в выходные дни, нередко являются причиной отказа работников милиции от применения этих мер. Теряется время, столь дорогостоящее во многих случаях для решения оперативных задач, создается благодатное поле для коррупции. Следователь же — это слуга двух господ со всеми вытекающими последствиями.
Я не сторонник слепого преклонения перед требованиями Европейского Союза, куда нас, кстати, не спешат принимать. Полагаю, что былая система санкционирования прокурором содержания под стражей или обыска ничем не хуже сегодняшней, когда эти функции выполняет судья. К тому же она не столь противоречит западным концепциям, на которые мы безоглядно молимся. По УПК ФРГ, например, следственные действия, ограничивающие конституционные права личности (обыски, контроль телефонных и иных переговоров, арест и осмотр корреспонденции и др.), проводятся работниками криминальной полиции (Hilfbeamte) не по судебному решению, а с санкции прокурора с последующим уведомлением судьи (кроме арестов, помещения обвиняемого в психиатрические учреждения и задержания тиража СМИ, непосредственно санкционируемых судьей). У отечественного прокурора был и есть штат помощников, справится ли с нагрузкой один судья — вопрос. Пока у государства нет денег на выделение штата следственных судей, но если санкцию дает председатель суда, а дело затем рассматривает член этого же суда, то видимость формы, может быть, и соблюдена, но гарантии объективности..?
Понимаю, меня могут обвинить в непоследовательности: пишешь, что для поиска золотой середины надо исследовать крайности, а сам обрушился на надзор прокурора за возбуждением уголовных дел и не пытаешься вьюснить, есть ли положительный эффект при реализации этой меры. Виноват, исправлюсь. Конечно, в замысле рациональное зерно было. Уже то, что кто-то непредвзятым взглядом посмотрит на имеющуюся у следователя информацию — явный плюс. Ум хорошо, а два — лучше, особенно, если второй — более опытный и у него есть время и желание разобраться в проблемах первого. Может, в перспективе все утрясется и появится ожидаемый эффект. В конце концов, мы можем признать, что права и свободы человека — это бесценные ценности, то есть их экономическая оценка близка к бесконечности, и потому двойные затраты на содержание штата прокуроров — мизер в сравнении с эффектом социальным. (Правда, от реальных экономических возможностей державы никуда не денешься).
Понимаю также: ныне быть пессимистом — почти неприлично. Поэтому стараюсь избегать обсуждения того факта, что правосудие, осторожно говоря, в какой-то части превратилось в один из видов коммерческой деятельности, и иерархичность контроля приводит к увеличению «цены» на достижение неправосудного приговора или постановления. Хочется верить в быстрое прохождение исторически неизбежного этапа «дикого капитализма», когда все станет на свои места. Со всем можно согласиться, тем более, если учесть, что законы пишутся на перспективу. (Знать бы только этот временной лаг). Но как быть с повседневностью?
Сегодня реально прокурорский надзор за следствием — это отнюдь не надзор прокурора. Прокурор один физически не в состоянии даже бегло просмотреть всю лавину поступающих к нему уголовных дел и материалов. Помимо следствия, у него есть поддержание обвинения в суде, надзор за ОРД, прием граждан, представительство в президиумах разных собраний и прочая, и прочая.
Вся нагрузка по изучению материалов, поступающих для решения вопроса о возбуждении дела, так же как и самих уголовных дел, ложится на помощников прокурора. Не буду вторгаться в дебри их процессуального статуса, вспоминать дела, возвращенные судами на доследование только потому, что следствие провел помощник прокурора, диспуты о его праве поддерживать обвинение в суде. В моем понимании это псевдонаучная казуистика. Речь о другом. Уже не первый год выпускники Луганской академии внутренних дел зачисляются на должность помощников прокурора. Здесь это исключение, но в гражданских вузах — правило. Я не хочу говорить о качестве надзора таких «прокуроров». Попытайтесь лучше понять психологическое состояние следователя, идущего за решением вопроса о санкционировании возбуждения уголовного дела или иного процессуального акта к помощнику прокурора, с которым полгода тому назад сидел на одной студенческой скамье. Давайте сосредоточим усилия на качестве следствия, сократим перечень действий, санкционируемых прокурором, и появится возможность реального санкционирования их именно прокурором.
А чтобы покончить с двоевластием, разделяю позицию экспертов Совета Европы, которые отмечают, что ссылки на историю, традиции и даже на Конституцию Украины неприемлемы, когда речь идет о создании эффективной системы охраны правопорядка. Пора приплыть к какому-то берегу, хорошо взвесив, какая система не по идее, а на деле действительно эффективна. Жаль только, что члены рабочей группы, акцентировав внимание на суде и прокуратуре, упустили вопросы регламентации роли следователя.
Мне кажется, что в разработке рассматриваемого Верховной Радой Украины Проекта УПК не принимали участия специалисты, побывавшие достаточно долго в шкуре следователя. Иначе не понять, почему так легко, на основе одних только теоретических выкладок, решается, по сути, судьба возможности государства противостоять преступности. Можно подумать, что в каждом материале, представляемом для решения вопроса о возбуждении уголовного дела, все ясно и понятно, и остановка только за подписью прокурора. Пусть меня простят за то, что я буду приводить примеры из собственной следственной практики 50-60-х годов прошлого века. На удивление, они не устарели. Это не просто примеры, а страницы прожитой жизни.
В прокуратуре г. Красный Луч Луганской области происходила ротация прокуроров. Меня откомандировали туда в качестве представителя облпрокуратуры. Оба прокурора — опытные работники, с большим стажем, поэтому мое присутствие — формальность. По долгу службы проверил дела, находящиеся в производстве следователей, и обосновался в кабинете заместителя прокурора, моего сокурсника. Сидим, вспоминаем былые дни. Помощник прокурора заносит на утверждение отказной материал о недостаче на молокозаводе около 300 молочных фляг (алюминиевых бидонов емкостью 35 л). Лом цветных металлов тогда источником наживы еще не был. Ущерб материально ответственным лицом — старшим мастером молокозавода — частично возмещен. От скуки листаю акт инвентаризации, объяснения причастных. Халатность. Все правильно.
Но где-то в подсознании возникает вопрос. Молокозавод небольшой. Молоко в бутылки не разливается, фляги залоговые, то есть на время реализации молока остаются в магазине. Как же управлялись с развозкой молока по торговым точкам при нехватке тары на 10 тонн? За неимением другого, приглашаю ревизора из угольного треста и прошу сделать выборку движения тары я продукции за месяц. Работа не сложная, есть готовый отчет. Выясняется, что в отдельные дни молоко возится в полупустых флягах. Более того, фляги используются в качестве тары для перевозки фасованного в пачки творога. Примерно одна треть фасованного творога затарена в ящики, а остальной — во фляги. Старший мастер дает вроде бы разумное объяснение: фляги со склада выписываются заранее, а молока для их загрузки иногда нет. Но зачем мартышкин труд с укладыванием пачек творога во фляги, когда есть достаточное количество ящиков? На заводе еще можно поручить это рабочим, им зарплата идет, но каким потоком ненормативной лексики должны сопровождать извлечение пачек через узкую горловину фляги продавцы, когда в магазине очередь? Тем не менее и рабочие, и продавцы подтверждают — все так и происходило. Кладовщик иногда отсутствовал, ящиков не было, молочные изделия — скоропортящийся продукт, и потому творог затаривали во фляги.
Есть еще два нюанса. В столь необычной таре творог возился только в десяток магазинов. По действующему положению в первую очередь творог должен поставляться в больницы и детские учреждения, а были случаи, когда он туда не поставлялся, но в эти магазины поступал.
Привлекаю еще двух ревизоров, делают сверку по документам за шесть месяцев — картина не меняется. По данным торговой инспекции, отклонений в качестве молока ни разу зафиксировано не было, жалоб покупателей на недолив или обсчет — тоже. На молокозаводе недостачи сырья и продукции нет и не было. Претензий колхозов и совхозов, поставлявших молоко, нет. Какие-либо злоупотребления, недостачи у них не выявлялись. Вот и вся информация, собранная за один рабочий день. Забегая вперед, могу сообщить: производилась бы ревизия по имеющимся на молокозаводе и магазинах документам в порядке доследственной проверки — результат был бы нулевой.
Если среди читателей есть прокуроры и судьи, хочу у них спросить: вы бы сегодня санкционировали при таких исходных данных возбуждение уголовного дела и производство обысков? Не сомневаюсь в отрицательном ответе.
Не хочу, чтобы меня обвинили в приверженности старой поговорке, что раньше и солнце светило ярче, и глина была жирнее. В шестидесятые годы в прокуратуре старались придерживаться законности. Однако возбуждение уголовного дела не рассматривалось как нечто чрезвычайное. Я дал указание возбудить уголовное дело и произвести обыски во всех магазинах, куда поставлялся фасованный творог во флягах. В некоторых из них обнаружили рабочие тетради, ставшие ключом к раскрытию хищения на сумму более миллиона рублей.
Признаюсь, даже установив, что значительные суммы денег за полученное с завода молоко в магазинах не приходовались, я, приняв дело к производству (руководство решило: заварил кашу — сам и расхлебывай), не сразу смог понять, каково происхождение излишков продукции. Хищение в особо крупном размере есть, а недостачи нет. Некоторые из арестованных завмагов с трудом, но признали, что получали иногда с завода неучтенную продукцию и деньги передавали старшему мастеру — это зафиксировано в их рабочих тетрадях. Но дальше ни звука. Потом, видя, что следствие в тупике, начали менять показания. Старший мастер все отрицает. Ревизор тоже теряется в догадках. От работников ОВХСС помощи никакой.
Засел за изучение технологии. Выясняю, что творог в тех количествах, в которых он значился по отчету, производить физически было невозможно -не хватает емкостей. Для чего липа? Объясняют: дали завышенный план, надо было отчитываться, делали приписки по документам. Почему перевыполнили план по производству творога и недовыполнили по молоку? Так получилось.
Без особой надежды стал смотреть финансовый отчет завода, и там, наконец, разгадка: в советское время творог был планово-убыточной продукцией. На изготовление одного килограмма творога расходовалось без малого шесть литров молока, а по цене он был равен стоимости трех литров. Накладная выписывалась на якобы произведенные сто тридцать килограммов творога, в магазин фактически отгружали тридцать килограммов творога и шестьсот литров молока, разница в стоимости трехсот литров изымалась и присваивалась. Потому-то «творог» якобы и отгружался во флягах. Все виновные, а их было, если не ошибаюсь, около двадцати, осуждены.
Я изложил фабулу дела сжато. Но сегодня, при той информации, которая у меня тогда была на первом этапе, и нынешних требованиях к порядку ее проверки, преступники продолжали бы воровать миллионами долгие годы, а постановление о возбуждении уголовного дела отменили на второй день.
В Решении указано: «Жалобы в суд на постановления следователя и прокурора о возбуждении уголовного дела в отношении конкретного лица должны рассматриваться судом в соответствии с действующим законодательством в порядке уголовного судопроизводства. При этом суд, рассматривая такие жалобы на стадии досудебного следствия, проверяет наличие поводов и оснований для вынесения указанных постановлений и не должен рассматривать и решать заранее те вопросы, которые должен решать суд при рассмотрении уголовного дела по существу, так как это будет нарушением конституционных основ правосудия». Головоломку оставим без комментариев, ибо, не оценивая доказательства, можно, закрыв глаза, не признать поводом и основанием для возбуждения дела только заявления заведомых склочников и сумасшедших. Данные, указывающие на наличие признаков преступления, о которых говорится в ст. 94 УПК Украины, — это та фактическая информация, которая подлежит оценке только по правилам исследования доказательств.
Попытаемся проследить логику самого Решения. Конституционный Суд обосновал его ссылкой на ст.ст. 3, 8, 21, 22, 55 и 64 Конституции Украины и международные акты. Перечисленными в нем нормами Конституции гражданам гарантируется, в числе других, равное право на жизнь, здоровье, достоинство, неприкосновенность личности. Эти права могут быть ограничены в случаях, предусмотренных Конституцией Украины, и защищаются судом.
Покушается ли следователь или прокурор, вынося постановление о возбуждении уголовного дела, на какие-либо права и свободы граждан? Не вижу даже намека на такие действия. Статья четвертая действующего УПК Украины обязывает следователя, прокурора, а также орган дознания, о котором в решении Конституционного Суда Украины почему-то забыли, возбудить уголовное дело в каждом случае обнаружения признаков преступления, то есть получения информации, содержащей такие признаки. Не требуется особых способностей, чтобы понять: посягательством на честь, достоинство и другие права гражданина должно рассматриваться распространение именно такой информации. Но ни следователь, ни прокурор ее не распространяют. Источник информации находится вне органа следствия. Возбуждая уголовное дело, органы досудебного расследования и прокурор принимают предоставленные им законом меры по проверке объективности поступившей информации и тем самым защищают честь, достоинство, прочие права гражданина, если они кем-то нарушены. Напротив, создавая искусственные препятствия для возбуждения уголовного дела, мы лишаем гражданина защиты его прав.
Хочу спросить: где я нарушил логику? И где логика в Решении Конституционного Суда? Как научить этой логике обычного потерпевшего, который обратился к прокурору или следователю с заявлением о совершенном преступлении, а ему дают понять, что вопрос о возбуждении дела, дабы не было жалоб, лучше всего предварительно согласовать с преступником? Может, вообще не стоит пытаться понять с точки зрения нормальной логики то, что поддается исключительно метафизическому толкованию?
Если исходить из посылки, что в процессе досудебного следствия могут допускаться злоупотребления, то по логике следует запретить возбуждение уголовных дел по всем без исключения поводам и основаниям. Предложение такого рода уже поступают. Так, И. Петрухин полагает: «Постановление о возбуждении уголовного дела требует немедленного судебного контроля с тем, чтобы не допускать необоснованного выдвижения обвинения (подозрения) против лиц, вина которых еще не установлена, «когда существуют лишь» признаки преступления». Хотелось бы понять, что должны делать правоохранительные органы, когда установлены только признаки преступления, — ждать, пока преступники, убедившись в безнаказанности, будут совершать преступления открыто, преподнося на блюдечке с голубой каемочкой полную информацию обо всех элементах состава преступления? Почему тогда сразу не внести изменения в норму УПК, регламентирующую поводы и основания для возбуждения уголовного дела?
Список использованной литературы
- См.: Концепция уголовно-процессуального законодательства РФ // Государство и право. — 1992. — № 8. — С. 52.
- Лунеев В.В. Правовое регулирование общественных отношений – важный фактор предупреждения организованной и коррупционной преступности (тезисы доклада) // Государство и право. – 2001. – № 5. – С. 106-109.
- Цит. по: Мишин Г.К. О коллизиях уголовно-правовой и уголовно-процессуальной политики // Государство и право. – 2002. – № 10. – С. 99.
- Синильщиков Ю. В милиции прибавилось оперативности, но не уменьшилась и коррупция // Милиция. – 2003. – № 5. – С. 47.
- Кехлеров С. Исправленному верить // Российская газета. – 2003. – 10 июля.
- Назаренко В. Предварительное расследование в современном уголовном процессе // Законность. – 2002. – № 8. – С. 42.
- Михальская Н. Права личности — новый приоритет Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации // Российская юстиция. – 2002. – №7. – С. 2-4.
- См.: Маляренко В.Т. Про публічність i диспозитивність у кримінальному судочинстві України та її значения // Вісник Верховного Суду України. – 2004. – № 7(47). – С. 2.
- См.: Гуценко К.Ф., Головко Л.В., Филимонов Б.А. Уголовный процесс западных государств. – М., 2001; Лупинская П.А. Типы (формы) уголовного процесса // Уголовное процессуальное право Российской Федерации. – М., 2001; Смирнов А.В. Модели уголовного процесса. – СПб., 2000; Петрухин И.Л. От инквизиции – к состязательности // Государство и право. – 2003. – № 7. – С. 28-36.
- Флетчер Дне, Наумов А.В. Основные концепции современного уголовного права. – М.: Юристь, 1998. – С. 123.
- Пискун С. «Мы ждем Лазаренко и с удовольствием его примем». Интервью С. Рахманинова // Зеркало недели. – 2003. – №6 (431). – 15 февраля. – С. 2.
- Чиркин В.Е. Конституционное право зарубежных стран. -М., 1997.-С. 297-298.
- Пискун С. «Мы ждем Лазаренко и с удовольствием его примем». Интервью С. Рахманинова // Зеркало недели. — 2003. -№ 6 (431). — 15 февраля. — С. 2.
- Гаврилов Б. Новеллы уголовного процесса на фоне криминальной статистики // Российская юстиция. — 2003. -№ 10.-С. 7.
- Гаврилов Б. Новеллы уголовного процесса на фоне криминальной статистики // Российская юстиция. — 2003. — № 10. -С. 7.
- Прохоров А.П. Русская модель управления — М.: Эксперт, 2003. — С. 149.
Источник: глава из монографии
Ненаучные заметки о некоторых научных проблемах уголовного процесса: Эссе. – Луганск: РИО ЛАВД, 2004. – 600 с.