Даже овладев атомной энергией, кибернетикой и нанотехнологиями, вряд ли кто-либо из технарей вознамерился сделать, скажем, из осла велосипед или наоборот, исходя из того, что оба они транспортные средства. Зато подобные задачи запросто решают специалисты уголовного права при определении объекта того или иного преступления. Вообще-то, объект преступления – это темная лошадка уголовного права. Но и в существующей концепции он может меняться у одного и того же деяния при исторически изменяющихся социальных и экономических условиях. Беда в том, что в теории уголовного права и криминологии не уделяется внимание изучению конкретных механизмов воздействия совершенного преступления на трансформацию общественных отношений, не выясняется, происходят ли в действительности такие трансформации.
В итоге объект преступления становится каучуковым, охватывает все мыслимые и немыслимые варианты возможных последствий. Т. Качка попытался обобщить определения объекта преступления, предусмотренного ст. 209 УК Украины в редакции 2001 г., и получил следующий перечень: законные интересы, защищаемые уголовным правом, нетеневая экономика, финансовые рынки, порядок осуществления предпринимательской деятельности, гражданско-правовые отношения, интересы правосудия, право собственности и т.д. Без всяких оговорок все это можно применить к объекту любого корыстного преступления.
Однако превалирующая точка зрения: отмывание преступно приобретенных доходов подрывает основы цивилизованной экономической деятельности, грозит коллапсом глобальной экономике. Применяется логика каменного топора: кража есть покушение на незыблемость отношений собственности, собственность – основа современной рыночной экономики, следовательно, карманная кража может привести к коллапсу мировой экономической системы. Примерно в такой логике трактуется объект преступления, предусмотренного ст. 209 УК Украины.
В основе рыночной конкуренции лежит реклама товара. Не только крупные производители – каждая торговка нахваливает потенциальному покупателю свой товар, не стесняясь придавать ему и несуществующие качества. К сожалению, подобные методы получили распространение в сфере реализации научной продукции. Характеристика общественной опасности определяемых как преступление деяний по легализации (отмыванию) денежных средств и иного имущества, полученных преступным путем, – типичный тому пример. В роли базарной торговки здесь выступают не только отдельные ученые, но и уполномоченные структуры авторитетных международных организаций. Так, во время презентации Международного валютного фонда, на пленарном заседании, представитель FATF выделил следующие возможные макроэкономические последствия отмывания преступных доходов:
- изменение в спросе на деньги;
- непостоянство валютных курсов и процентных ставок, обусловленное непредвиденными переводами средств через границы;
- возрастающая нестабильность пассивов и высокие риски оценки стоимости активов финансовых учреждений, которые создают постоянный риск для стабильности финансового сектора и развития монетарной политики вообще;
- неблагоприятное влияние на сбор налогов и распределение затрат населения, обусловленное неправдивой информацией о доходах и благосостоянии;
- отрицательное влияние на легальные операции, поскольку те, кто проводит эти операции, начинают беспокоиться о возможных криминальных осложнениях;
- необоснованная оценка активов, обусловленная размещением «теневых денег».
По оценкам МВФ, в связи с отмыванием преступных доходов «мировой капитал имеет тенденцию к менее оптимальному инвестированию, чем если бы отмывания не существовало. Как следствие таких процессов движения капитала, люди, которые определяют глобальную политику, могут быть введены в заблуждение и неадекватно реагировать на них. Например, из-за отмывания денег, которое не отражается ни в каких документах, изменение спроса на деньги может влиять на стабильность процентной ставки и обменного курса… Только прямой ущерб от отмывания денег составляет около 1,5 млрд. долларов. Ущерб же политический просто не поддается учету». (Характерно, что методика подсчета ущерба нигде не приводится, поэтому каждый исследователь называет свою, удобную ему цифру).
Не отстают от западных идеологов и наши наделенные властью специалисты, заявляющие: «Легализация (отмывание) доходов, полученных преступным путем, представляет серьезную опасность для развития национальной экономики, в том числе ее кредитно-финансовой системы, утверждения демократических основ деятельности органов государственной власти и органов местного самоуправления, ставит под угрозу национальную безопасность и ослабляет международный авторитет Украины».
В теории уголовного права последствия легализации преступно полученных доходов, наряду с описанными, выводят еще на один уровень. Утверждается, что данное преступление приводит к нарушению принципа равноправия субъектов предпринимательской деятельности, росту недобросовестной конкуренции и увеличению имущественного расслоения общества, усилению инфляционных процессов и даже обесцениванию национальной денежной единицы.
Отдавая дань уважения столь авторитетной организации, как Международный валютный фонд, и нашим коллегам, все же отмечу: рыночная экономика – это феномен, отличающийся асоциальностью и своего рода всеядностью. Для рынка не имеет значения, получены ли находящиеся в обороте деньги в качестве сбора за пользование общественным туалетом или платы за приобретение наркотиков, цена денежной единицы от этого не меняется. Знаменитое высказывание древнеримского императора Веспасиана «Pecunia non olet» – извечный девиз рыночной экономики, не утративший актуальность в наши дни. Рынку безразлично, куплена ли буханка хлеба за свои деньги пенсионеркой или вором-карманником, похитившим у нее эту сумму, выступают ли они в качестве вознаграждения врачу за блестяще проведенную операцию по спасению безнадежно больного или платы киллеру за убийство конкурента. Вдумайтесь: в ряде западных стран преступнику вменяют в вину, помимо совершения основного противоправного корыстного деяния, еще и уклонение от уплаты налогов, если он сумму похищенного не указал в декларации и не уплатил налог. Те же наркотики – это товар, как и алкоголь или табак. Есть спрос и предложение – рынок реагирует однозначно, невзирая на причиняемый вред здоровью человека, разрушению его личности. Человек на рынке, не регулируемом обществом и государством, – это абстракция, безликий субъект экономических отношений. Рынок есть рынок, и его экономическую природу надо воспринимать как данность, без социальных иллюзий.
Доводы Международного валютного фонда о неблагоприятном влиянии преступных доходов на макроэкономические показатели явно «притянуты за уши». Например, преступные доходы не могут существенно влиять на изменения в спросе на деньги. Пока, к счастью, еще не грабили банки на сотни миллиардов долларов, преступная деятельность так же рутинна, как и созидательная, в ней, несмотря на активность правоохранительных органов, пока не было и нет непрогнозируемых скачков и спадов. В равной мере сказанное относится к непредвиденным переводам валютных средств через границы. Уж кому-кому, но Европе вместе с Америкой далеко до Украины, России, других стран СНГ по криминальному переводу валюты за рубежи своей новой родины. Появился даже специальный термин – «бегство капиталов» (flight capital). Счет идет на десятки и сотни миллиардов долларов США, но коллапс ни у нас, ни на Западе не наступил. Харольд-Ханс Кернер и Эдвард Дах сообщали, что, по данным федерального союза банков, в середине 30 х годов прошлого века в Германию в течение только одного дня поступали наличными около 40 миллионов марок, источник которых – наркобизнес и прочие тяжкие преступления. Как показатель уровня преступности – это ужасно. Однако пострадала ли экономика Германии от «грязных» денег? Ни один анализ, а немцы считать умеют, ничего негативного не выявил. Недаром с реализацией требований соответствующих международных документов законодатели Германии не спешили.
Согласно данным Интерпола, еще в середине 1990 х годов годовой денежный оборот организованных преступных группировок в мире достигал 500 млрд. дол. Из них наркотики давали 250 млрд. дол. (50%), хищения товаров – 40 млрд. дол. (8%), контрабанда – 40 млрд. дол. (8%), проституция – 30 млрд. дол. (6%), азартные игры – 25 млрд. дол. (5%), торговля оружием – 30 млрд. дол. (6%), шантаж – 10 млрд. дол. (2%), другие виды операций – 75 млрд. дол. (15%). То, что незаконная продажа наркотиков дает 50 процентов дохода всей организованной преступности, подтверждают и эксперты ООН. Однако в те же годы Банком международных расчетов в Базеле и МВФ была предпринята попытка оценить потоки отмытых денег непосредственно на основе использования международной банковской статистики и счетов операций с капиталом платежного баланса. Как показали полученные результаты, хотя депозиты, охваченные таким статистическим учетом, и включают большие суммы наркоденег, доля последних в общем итоге невелика (курсив мой. – Б.Р.).
Применительно к Украине следует учитывать еще один факт: каков бы ни был приток в экономику «отмытых» денег, в большинстве он намного меньше объемов «бегства» капиталов. Процесс же «бегства» остановить пока не удается. Пусть с известным приближением, допусками, оговорками, но делаются оценки денежных потоков по годам и даже по регионам. Н.А. Лопашенко посвятила целую монографию результатам исследования этого феномена.
Можно спорить, насколько отражает реальность расхожая шутка: «Экономика зависит от экономистов в той же степени, в какой погода зависит от метеорологов». Но если адресовать ее юристам, пытающимся регулировать экономику с помощью разного рода международных конвенций, оперативно принимаемых и многократно потом изменяемых национальных законов, то выражение бьет не в бровь, а в глаз.
Порой поражает не просто экономическая безграмотность, а наивность приводимых доводов. Так, Министерство юстиции Канады полагает, что «отмывание» денег «способно подорвать финансовое сообщество ввиду большого размера вовлеченных сумм, … уменьшает доход правительства от налогов и поэтому косвенно вредит честным налогоплательщикам…». Каждый автор в силу своего разумения детализирует эти угрозы. Например, утверждается: «Увеличение общего объема денежной массы, циркулирующей на рынке страны, ведет к повышению темпов инфляции, другим негативным последствиям». Можно подумать, что наркоманы (а наркоторговля – наиболее емкий криминальный рынок) приобретают марихуану за банкноты, которые рисуют или печатают где-то на стороне, а наркобароны свои доходы хранят в матрасах. Понятно, для оплаты используются полноценные канадские доллары, отмытые или «грязные», и все они находятся в обороте. И что, если сегодня или завтра, как настоятельно предлагается рядом экспертов, официально легализовать торговлю легкими наркотиками, экономика Канады и других стран рухнет от наплыва долларов? Тогда, следуя подобной логике, нужно ставить вопрос о привлечении задним числом к ответственности лиц, отменивших пресловутый «сухой закон» в США и легализовавших торговлю спиртными напитками.
Такой же бред в утверждении о вреде легализации преступных доходов для налоговой системы. Напротив, пока торговля идет из-под полы, доходы, естественно, налогами не облагаются. Но как только наркоторговец вложит (отмоет) свои преступные доходы, скажем, в официальную торговлю спиртным, казна Канады получит существенное налоговое пополнение.
Понятно, до тех пор, пока деньги будут наживаться незаконными способами, преступники будут стараться скрыть их от тщательной проверки органами власти, в том числе налоговыми органами. После завершения «отмывания денег» необходимость в этом отпадает. Хотя для уклонения от уплаты налогов и «отмывания денег» используются несколько одинаковых методов и эти процессы могут быть взаимодополняющими, важно понимать, что по своему действию это совершенно разные процессы.
Преступники, как и любые другие предприниматели, несомненно, хотели бы облегчить свое налоговое бремя, однако в той или иной степени оно является почти неизбежным. Лица, уклоняющиеся от уплаты налогов, занижают сумму доходов своих законных предприятий, что позволяет им платить меньший, чем по закону, налог. Преступники, напротив, завышают сумму доходов законных предприятий, используемых ими для прикрытия, и поэтому суммы выплачиваемых налогов превышают суммы, которые в обычных условиях должны были бы платить их законно зарегистрированные подставные компании. Повторяю, объем денежной массы в Канаде при этом никак не изменится. В экономике есть ходячее выражение: деньги не появляются из ниоткуда и не исчезают в никуда.
В полной мере сказанное относится и к безоговорочным оценкам последствий как отмывания доходов, так и бегства капитала. В целом все понятно, но, например, в 2005 году курсовой стабильности, как это ни парадоксально, угрожало не бегство капитала за границу, а, наоборот, приток спекулятивного капитала в Украину, из-за чего было временно (на полгода) внедрено двадцатипроцентное резервирование иностранных кредитов и депозитов.
В Украине и России были ситуации, когда приток валюты стимулировал рост гривни и рубля, что в свою очередь стимулировало рост импорта, приводило к ухудшению торговли и платежного баланса страны. Но происходило это отнюдь не по причине притока «отмытых» денег, а из-за просчетов во внешних заимствованиях, в недостаточном контроле за внешними инвестициями, В сравнении с такими случаями регулирование микровозмущений, порождаемых притоком отмытых денег, особой проблемы не представляет. Ситуация напоминает Чикаго двадцатых годов прошлого века, когда все знали: разборки идут по определенным правилам и между определенными людьми.
Экономисты не стоят в стороне от анализа данных процессов. Достаточно упомянуть, что проблемами экономики преступлений и наказаний занимались в той или иной степени такие корифеи современной экономической теории, как М. Фридмен (лауреат премии А. Нобеля по экономике 1976 г.), Д. Стиглер (лауреат 1982 г.), Дж. М. Бьюкенен (лауреат 1986 г.), Г. Беккер (лауреат 1992 г.), не говоря уже о многих менее «титулованных» экономистах (В. Ландс, П. Рубин, М. Олсон, Г. Таллок, Л. Туроу, Д. Фридмен и др.). Во многих западных университетах читаются специальные курсы по экономике преступлений и наказаний (или по отдельным ее направлениям).
При всей закрытости наркобизнеса – основного источника отмываемых на Западе капиталов, эта деятельность, как и иная преступно-корыстная, достаточно точно прогнозируется соответствующими органами и благодаря накопленному опыту учитывается экономистами при расчете макроэкономических показателей, как текущих, так и на перспективу.
Невидимая, по Адаму Смиту, рука рынка остается таковой, пока рынок стихийный. Но во всем мире рынок – не однорукий инвалид. Вторая рука, регулирующая рынок, вполне ощутима – это рука государства. Именно государство определяет, какие рыночные отношения правомерны, а какие нет, что разрешено, а что находится под запретом (например, торговля алкоголем и наркотиками). Допускаемая избирательность экономических позиций оценивается далеко не прямолинейно. Так, к «теневой» экономике относится деятельность, в которой хозяйствующие субъекты уклоняются от уплаты налогов. Образовавшаяся в период реформирования социально-экономического устройства постсоветских государств армия «челноков» (лиц, осуществляющих закупку товаров за рубежом и перепродающих их в своих странах), при условии уплаты налогов, «теневиками» не считается. Однако проблемы, возникающие в национальной экономике благодаря этим «светлым» предпринимателям, достаточно велики и хорошо известны.
Возьмем, к примеру, только одну отрасль. Начальник отдела легкой промышленности департамента промышленности Минпромэнерго РФ С. Шумилин заявлял: «Сегодня ни один законодательный акт РФ не подтверждает работу челноков и карго-систем. Если вы внимательно посмотрите Таможенный и Налоговый кодексы, вы не увидите там ни одного пункта, разрешающего проводить эти операции на территории РФ. С иностранными государствами у нас разрешена только договорная система торговли, которая предусматривает уплату всех налогов и сборов. А у нас только двадцать процентов импортной продукции оформляется по таким договорам… Засилье контрафакта препятствует нормальной конкуренции, ибо не позволяет определить потенциальный спрос: статистика не в состоянии ответить, сколько население потребляет обуви, чулок-носков, трикотажа, текстиля, какова реальная структура рынка. А чтобы развиваться, надо знать цифры: что же мы потребляем, что нужно этому рынку». Рассогласований законодательства в других сферах хозяйственной деятельности не меньше. В Украине ситуация тождественна, если не хуже.
Если анализировать суть, то в экономике не сами преступные доходы, а правовой запрет на введение их в легальный оборот искусственно создает такие констатируемые МВФ дестабилизирующие факторы. Экономические исследования свидетельствуют, что борьба с контрабандой, коррупцией в товарном обращении, мафиозно-монопольными накрутками цен, другими проявлениями теневой экономики может привести к отрицательным экономическим результатам. Ведь прикрытие, к примеру, нелегального товарного потока в топливно-энергетическом секторе вовсе не означает, что он обязательно легализуется: он может просто прекратиться, заодно ухудшив возможности производства тех товаров, для которых он служит сырьем. Именно так возникают очереди на автозаправочных станциях. В свое время в бывшем СССР выручка от реализации алкоголя составляла более трети государственного бюджета. Меры, предпринятые в рамках антиалкогольной программы, существенно сократили официальные доходы, но привели к росту самогоноварения и теневого оборота капиталов.
В Южной Америке порядка 300 тыс. человек прямо или косвенно вовлечены в кокаиновый бизнес. Уничтожение за последние годы полей коки способствовало значительному увеличению числа безработных и нищих граждан. Более 90% высвободившихся земель не могут быть использованы, так как непригодны для сельского хозяйства. Восхождение к власти в Боливии ярого антиамериканиста Эво Моралеса напрямую связывают с мобилизацией им крестьян, недовольных уничтожением правительством плантаций коки.
Многие государства Антильских и других островов, чья экономика держалась на офшорном бизнесе, после теракта 11 сентября и принятых мер по ужесточению мировой политики по борьбе с легализацией преступных доходов находятся на грани коллапса. Несколько лет назад в Монреале при участии RCMP проводилась международная конференция, посвященная вопросам борьбы с отмыванием денег. После того как один из основных докладчиков закончил свое выступление, молодой человек из зала задал ему вопрос: «Что, по вашему мнению, мы должны делать? Я живу на Восточных Карибах. Европа и Соединенные Штаты забрали у нас все. У нас вообще нет производства, а после 11 сентября не стало и туристов. Теперь вы говорите, что мы не должны выдавать лицензии офшорным банкам и продавать готовые компании. Но мы уже сегодня голодаем, как же нам прокормить себя завтра? – Он помолчал минуту и вновь спросил, – скажите, пожалуйста, так что же нам делать?». Вопрос остался без ответа, а это значит, что остался без ответа главный вопрос: как обеспечить достижение эффективного результата в борьбе с отмыванием преступных доходов на общемировом уровне.
Опасения высказывают и бизнес-круги крупных держав. Есть, например, предположение, что антиотмывочные законы оставят Соединенные Штаты без иностранных инвестиций, вследствие чего пострадают рядовые американские граждане.
Еще более показательный пример – введение в США в 1920 году «сухого закона», положившего начало американской, а затем и глобальной мафии. Несмотря на развернутую компанию по ее искоренению, во многих странах мафия, получив разные наименования, стала подлинным национальным бедствием. В Италии, согласно недавно опубликованному обзору, доходы мафии составляют 7% ВВП. Основной доход – вымогательство. 80% предпринимателей платят оброк мафии: владельцы супермаркетов – 5 тыс. евро в год, строительные организации – 10 тыс. евро. По отчету Департамента по борьбе с мафией только в Кампанье (регион со столицей в Неаполе) за первые шесть месяцев 2006 года было совершено 20 «мафиозных» убийств, что на 18 меньше, чем за тот же период 2005 года. Однако конец года внес кардинальные изменения в наметившуюся оптимистическую тенденцию. В ноябре война криминальных кланов приняла угрожающие масштабы. В мафиозных разборках почти каждый день гибли люди. В некоторых районах граждане боятся выходить на улицу. Правительство Италии, обеспокоенное ситуацией, приняло чрезвычайный план действий, рассчитанный на длительный период. Для подкрепления решено направить тысячу полицейских и новую технику, в основном мотоциклы, для патрулирования узких улочек Неаполя, а также установить систему видеонаблюдения в наиболее напряженных пунктах города. Решался вопрос и о вводе войск.
В Неаполе доминируют два клана: союз Миссо – Маццарелла – Сарно и так называемый альянс Секондильяно. Они делят между собой зоны в городе и окрестностях, контролируя трафик наркотиков, оружия, проституции, а также контрафактной продукции. Причиной обострения ситуации стала попытка каморры (региональное наименование мафии) преодолеть запрет на отмывание преступно приобретенных доходов. В последнее время она стремится выйти на открытый экономический рынок, отмывая деньги в покупке недвижимости и некоторых компаний, и на этой почве произошло обострение отношений между кланами и их подразделениями, вылившееся в тотальную войну.
Небезынтересно отметить, что население ряда регионов Италии больше доверяет мафии, чем власти. В Палермо, например, жители пытались помешать аресту мафиози.
Есть и более «невинные» примеры. В Российской Федерации, как указывалось, начали активную борьбу с отмыванием преступно приобретенных доходов, для чего отзывали лицензии у банков, замешанных в этой преступной деятельности. В 2004 году в результате неосторожных (а возможно, и специальных) действий быстро распространились слухи о существовании черных списков банков – кандидатов на отзыв лицензии, что вызвало панику на банковском рынке. В результате началось массовое изъятие депозитов, повлекшее кризис, банкротство многих банков, никак не связанных с отмывочной деятельностью.
А.Э. Жалинский в цитированном выше предисловии к книге Х. Х. Кернера и Э. Даха, с учетом приведенной в ней информации, совершенно обоснованно постулировал: «Государство вынуждено сделать бессмысленным по меньшей мере крупномасштабное, экономически весомое приобретение денег преступным путем. В то же время денежно-кредитная система, экономика в целом представляют собой чрезвычайно деликатную сферу. Государственное вмешательство в нее должно быть осторожным и, главное, квалифицированным и технологичным. Ужесточение государственного регулирования может негативно повлиять на стабильность валюты (опять валюта, но с другим знаком оценки. – Б.Р.), снизить конкурентоспособность национальных экономических институтов. К тому же необходимо добиться, чтобы авторитетные социальные группы были готовы исполнять принимаемые решения, соблюдать правила игры, чтобы складывалось реальное сотрудничество правоохранительных органов и людей бизнеса». (Надеюсь, приведенные примеры не будут истолкованы как моя оппозиция борьбе с отмыванием преступных доходов. Речь идет об учете негативных побочных факторов при разработке стратегии законодательного противодействия этим, как и любым другим, преступлениям.)
Если оценивать ситуацию в целом, то теоретически, подчеркнем – именно теоретически, полное подавление, ликвидация «грязных» денег чреваты серьезными отрицательными последствиями для глобальной экономики. По оценкам экспертов, они составляют сумму порядка 2% мирового ВВП, а это величина, с которой нельзя не считаться. Единственное «утешение» – как бы мы ни старались, уничтожить одним махом всю экономическую преступность в рамках одного государства, а тем более в мировом масштабе – задача явно утопическая. Если верить подсчетам, то только последние пять лет прошлого столетия принесли преступникам доход в сумме, превышающей 7,5 триллиона долларов. В одной Италии во исполнение действующего законодательства ныне в органы финансового контроля поступает 30 миллионов сообщений о подозрительных финансовых операциях в месяц. Для всякого, кто знаком с «пропускной способностью» этих органов, комментарии излишни.
Даже в США для этих целей не хватает людей. В казначействе США создан специальный центр для контроля над потенциально террористическими деньгами. Его задача – установить источники финансирования террористов, закрыть каналы, уменьшить возможность проводить деньги через официальную международную финансовую систему. Но и здесь центры подобного рода не имеют достаточного количества специалистов, чтобы проследить за десятками тысяч подозрительных операций, совершаемых ежедневно. К тому же сейчас стало известно, что террористы 11 сентября 2001 года хорошо знали американскую финансовую систему. В 2000 году в руки британских правоохранительных органов попал документ «Аль-Каиды», который рекомендовал, как осуществлять финансовую деятельность, чтобы не привлекать внимания властей. Так, трое из них накануне теракта отослали оставшиеся деньги в Дубай конкретному лицу несколькими траншами, но проследили, чтобы каждый перевод был меньше 3 тыс. долларов. Все знают, что любой перевод наличных свыше 10 тыс. долларов требует подготовки специального доклада и объяснений. Но мало кто знает, что когда речь идет о переводе свыше 3 тыс. долларов, это тоже может привлечь внимание.
Невольно вспоминаешь Гекльберри Финна: «Вера – это когда веришь в то, чего, как тебе известно, быть не может».
Основания для пессимизма дают и результаты исследований состояния борьбы с отмыванием преступных доходов. Чтобы установить, насколько страны мира чтят свои собственные правила, кодексы, договоры и законы, касающиеся отмывания денег, была проанализирована ситуация в 103 государствах, в которых имеются биржи, с тем чтобы разобраться, насколько развита в них система регулирования. Законы, запрещающие инсайдерскую торговлю, имеются в 87 странах, что, на первый взгляд, не так уж и плохо. Но наказание за такое правонарушение было предусмотрено только в 38 странах.
Это не означает, что в данной сфере ничего не меняется. В Великобритании, например, был принят закон «О преступных доходах», обязывающий сообщать обо всех подозрительных сделках. В 1990-е годы полиция Великобритании ежегодно получала до 20 тыс. таких сообщений, однако у нее не было ни средств, ни людей для того, чтобы их обрабатывать. В 2001 году была получена 31 тыс. сообщений, а в 2002 году, перед принятием «Закона о преступных доходах», число их удвоилось, а вот персонал и бюджет остались прежними.
В Канаде сообщение об операциях с наличными на сумму свыше 10 тыс. долларов является теперь обязательным. Но FinTRAC – канадское подразделение по сбору информации об отмывании денег – не может сотрудничать со своим американским коллегой FinCen, поскольку парламент принял сверхстрогие законы о конфиденциальности, что резко ограничило возможности обмена информацией. Даже канадские правоохранительные органы получают ее от FinTRAC с большим трудом.
В Лихтенштейне, крошечном государстве, где на банковские и связанные с ними услуги приходится 40% национального дохода, закон обязывает банки и финансовые учреждения сообщать о подозрительной финансовой деятельности. Банкиры годами боролись с этим законом, оттягивая его принятие, потому что «в Лилипутии и так все в порядке». И такая ситуация сохранялась до тех пор, пока не было доказано, что в этих банках хранились тайные средства бывшего германского канцлера Гельмута Коля; пока их не поймали на том, что они скрывают прибыль от незаконной сделки по продаже оружия, осуществленной Жаном-Кристофером Миттераном, сыном покойного президента Франции; пока не удалось установить, что в них находились деньги, украденные целым рядом африканских диктаторов; пока не стало известно, что они принимают деньги у латиноамериканских контрабандистов, вырученные теми от продажи наркотиков. Перечень неисчерпаем.
Товары и деньги не возникают из ничего. Они, по Марксу и без Маркса, – результат общественного производства. Функционируют они в «светлой» или «теневой» экономике – для рынка безразлично, чего не скажешь об обществе и представляющем его интересы государстве. Преступно приобретенные доходы, в силу их правовой природы, в абсолютном большинстве случаев пребывают именно в «теневой» экономике и тем самым усугубляют ее негативные последствия. Сам термин «легализация» в экономической и юридической теории и практике означает выведение финансовых, товарных и других потоков из «теневой» экономики и перевод их в экономику «светлую». Поэтому трудно согласиться с теми авторами, которые ущерб от легализации (отмывания) преступно приобретенных доходов отождествляют с ущербом от функционирования «теневой» экономики.
Экономисты требуют: прежде чем строить плотину, нужно подумать, куда уйдет прибывающая вода. Если не будет прорыт обводной канал, вода или уйдет тайными протоками, или сметет саму плотину. Так и в экономике: административные запруды в одном месте порождают производственную или потребительскую засуху в других местах. К сожалению, экономическое обеспечение законотворчества у нас пока в загоне. Вместо соответствующих расчетов для обоснования необходимости принятия того или иного закона выдвигаются ничем не обоснованные «страшилки».
Без комментариев понятно: беспокоиться о возможных криминальных осложнениях проведения легальных операций могут не правопослушные субъекты хозяйствования, а лишь те, кто использует для этого «отмытые» деньги. И вполне очевидно, что, говоря о необоснованной оценке активов, обусловленных размещением «теневых денег», представители МВФ используют не экономические, а правовые критерии, ибо в экономике если в банке сто миллионов, то это и есть оценка актива банка, а законно получены миллионы или нет – дело не экономистов, а прокуроров. Вмешательство прокурора может привести к уменьшению активов конкретного банка, если деньги переведут на счета другого банка, но в целом ситуация не меняется: конфискованные деньги переходят в собственность государства, а оно их хранит не где-то, а опять-таки в банке. Если же говорить не об оценке, а о стабильности (с учетом потенциального вмешательства правоохранительных органов) активов, то в этом в первую очередь заинтересованы сами банки, им и карты в руки. Возможности для проверки денег на «чистоту» у банков есть, остановка только за их реализацией.
Отметим также, что экономическая наука обладает достаточным инструментарием для расчета не только «отмытых» капиталов, но и тех, которые пока «отлеживаются» в тайниках. Задолго до возникновения проблемы легализации преступно полученных доходов экономисты оперировали такими категориями, как «сбережения в чулке», «отложенный спрос» и т.п. Разумеется, в силу латентности криминальной экономики расчеты с точностью до десятого знака невозможны. Специалисты могут оперировать лишь оценочными данными. С переходом на использование системы национальных счетов (СНС), рекомендованной ООН, появится возможность отражать результаты расчетов в официальной статотчетности.
Еще один важный момент: при всех масштабах криминальной деятельности, предусмотренной ст. 209 УК Украины, ее результаты в макроэкономике – сознательно или нет многократно завышаемые исследователями – это не более чем укус комара. Особенно если учесть, что легализация доходов наркобизнеса в Украине выделена в отдельный состав преступления. Вспомним, в фашистской Германии в целях подрыва экономики США и Великобритании начали производить фальшивые доллары и фунты. Как оказалось, овчинка не стоила выделки: существенный ущерб экономике этих стран причинить не удалось. В сравнении с данной акцией современные преступники не более чем кустари.
Утверждения, будто введение уголовной ответственности за легализацию (отмывание) денежных средств и иного имущества, приобретенных преступным путем, вызвано необходимостью предотвращения экономического кризиса или других тяжких экономических последствий, – миф, не имеющий никакого научного обоснования. Недаром если и приводятся статистические данные, то только характеризующие размеры преступной деятельности по судебной статистике: сколько похищено, сколько уничтожено, сколько «отмыто» и т.д. Публикуемые в научных работах цифры объемов отмывания денег в действительности есть не что иное, как субъективные оценки отдельных авторов, большая часть которых не обосновывает приведенные данные анализом их получения. Отсюда разброс оценок на 2 – 3 порядка и более. Доходит до абсурда. На одной из конференций докладчик сообщил, что, по данным Международного валютного фонда, совокупный объем отмывания денег в мире колеблется в пределах 2 – 5% от мирового валового продукта, и тут же привел цифру ежегодно отмываемых криминальных денег в Украине, вдвое превышающую стоимостное исчисление отечественного ВВП.
Предпринимались попытки построить экономико-математическую модель расчета объема отмываемых доходов. В настоящее время наиболее известна глобальная модель австралийского консультационного бюро Дж. Уокера, выполненная по заказу Австралийского центра по анализу сообщений и операций (AUSTRAC). В основе количественных оценок мировых потоков отмываемых средств лежит логическая модель, подобная классической межрегиональной экономической модели «затраты-выпуск». При ее построении использованы общедоступные статистические данные по преступности в различных странах мира и разнообразные экономические индексы и показатели, дающие возможность оценить удельный вес отмываемых криминальных капиталов в общем капиталообороте и установить, в какие именно страны будут перемещаться легализуемые активы. В итоге выработаны некоторые агрегированные показатели, дающие количественные характеристики масштабов отмывания денег.
Как признают специалисты, модель дает весьма обобщенное и во многом приблизительное представление о реальных масштабах явления. Универсальности и точности модели препятствует целый ряд факторов. То, что признается преступлением в одной стране, может не быть таковым в другой. Наиболее выгодные преступления в одних странах могут быть невыгодны в других. Преступники в одних государствах склонны отмывать свои доходы, а в других предпочитают сразу тратить их на обыденное потребление.
Вызывает сомнение возможность глобального использования австралийских данных, которые дали следующую картину отмывания денег в зависимости от категории преступлений. Объем отмываемых впоследствии средств составил в среднем по:
- 50 тыс. дол. США с каждого преступления по категории «Мошенничество»;
- 100 тыс. дол. США с каждого преступления по категории «Незаконный оборот наркотиков»;
- 400 дол. США с каждого преступления по категории «Кража»;
- 600 дол. США с каждого преступления по категории «Кража с проникновением в помещение»;
- 1400 дол. США с каждого преступления по категории «Ограбление»;
- 225 дол. США с каждого преступления по категории «Убийство»;
- 2 дол. США с каждого преступления по категориям «Нападение» и «Нападение с целью совершения полового преступления».
Важно подчеркнуть, что эти цифры не являются оценками, а представляют собой реальные данные о случаях отмывания денег на каждое зарегистрированное преступление. Это означает, что они существенно занижены, особенно по таким труднораскрываемым преступлениям, как мошенничества и преступления, связанные с оборотом наркотиков. По другим странам, по крайней мере в открытой печати, подобных детализированных сведений не встречается.
При построении модели использовалась официальная статистическая отчетность, представляемая государствами в ООН. Но в ряде стран, прежде всего на постсоветском пространстве, официальная статистика – это вариант коломенской версты. Например, по американской статистике российские резиденты переводят в банки США в три раза больше денег, чем это отражено в официальной статистике России. В Украине отчетность Госстата свидетельствует, что оборот с Китаем составляет 1,5 миллиарда долларов, а по китайской статистике оборот с Украиной – 2,5 миллиарда долларов. Итальянцы показывают, что одной только обуви они экспортируют в Украину на 686 миллионов евро, а до Украины доехали якобы 46 миллионов, да и то не евро, а долларов. Добавьте существенно различающийся уровень латентной преступности, которая трудно поддается учету.
Нельзя забывать, что даже очень внешнеэффективные модели, построенные с привлечением сверхсложного, сверхсовременного математического аппарата, чреваты погрешностями, если закладываемая в них информация экспериментально не подтверждена. Наглядный пример – широко тиражируемая во второй половине ХХ века модель уровня здоровья населения. В качестве основного отрицательного фактора в ней было заложено загрязнение окружающей природной среды. Но вот на постсоветском пространстве грянула перестройка, резко снизилось промышленное производство, существенно улучшились показатели чистоты атмосферного воздуха и воды в водоемах. А кривая заболеваемости прыгнула вверх: сказался фактор социальной напряженности, который в СССР по идеологическим мотивам вообще не исследовался.
Еще ни в одной работе не сообщались результаты анализа ущерба, причиняемого легализацией доходов, полученных преступным путем, экономике любого уровня: глобальной, национальной, региональной, отраслевой и т.д. Как представляется, пока нет даже методики проведения такого рода расчетов, не говоря уже о самих расчетах. Поэтому проблема борьбы с отмыванием незаконно полученных доходов и имущества – не экономическая, во всяком случае не столько экономическая, сколько социальная.
Безусловно, функционирование «грязных» денег вызывает определенные возмущения в экономике, в хозяйственной деятельности. Однако в равной, если не большей, мере аналогичные возмущения вызывает, например, такое внешне далекое от экономики преступление, как умышленное убийство. И не обязательно предпринимателя, а и рядового труженика. Человек – одна из составляющих производительных сил. Социально ориентированное государство несет затраты на его образование, медицинское обслуживание, получение деловой квалификации и др. Насильственная смерть работника означает, что произведенные государством затраты в полной мере не окупились, причинен экономический ущерб. Добавьте сюда расходы на разного рода пособия и выплаты, ущерб от сокращения рабочих мест и оттока населения из криминогенных районов, наконец, содержание правительственных правоохранительных, судебных органов и частных служб безопасности.
Каждый год в США умирают 16 тысяч граждан, виной чему являются нелегальные наркотики. Было подсчитано, что потребление наркотиков обходится жителям Соединенных Штатов в 67 миллиардов долларов ежегодно. Эта сумма включает затраты на лечение и похороны наркоманов, а также расходы на борьбу с преступлениями, связанными с наркотиками.
Согласно расчетам американского экономиста Т. Миллера, специалиста по вопросам экономики здравоохранения и безопасности, в США 1990-х гг. насильственно прерванная человеческая жизнь обходилась государству примерно в 2,4 млн. дол., экономический ущерб от изнасилования составлял в среднем 60 тыс. дол., а от разбойного нападения – 20 тыс. дол. (основные затраты на содержание преступника под стражей, в том числе до приведения в исполнение приговора о смертной казни). Если использовать эту методику, то нематериальный ущерб от преступлений против личности составляет в современной Америке примерно 170 млрд. дол. ежегодно.
Или еще один показательный пример. После теракта в Лондонском метрополитене, согласно отчету London Retail Consortium объемы продаж в магазинах в центре Лондона значительно снизились. В целом по городу они упали на 8,9% по сравнению с предыдущим годом. И хотя постепенно покупатели возвращаются в торговые центры, их все-таки на 10,1% меньше, чем прошлым летом: многие лондонцы боятся ездить в центр города и предпочитают магазины на тихих окраинах, что уже стоило отрасли 1,4 млрд. дол. США. Аналитики опасаются, что эти страхи могут серьезно изменить потребительские привычки жителей британской столицы. Удар по торговле наносит и снижение числа туристов. Вызванное терактами ухудшение конъюнктуры вынудило руководство 750 предприятий сократить 18 тыс. сотрудников.
Аналогичная ситуация наблюдалась в США. В докладе лоббистской группы малого бизнеса London First особо подчеркивается, что после терактов в Нью-Йорке более половины «временно» закрывшихся малых и средних компаний так и не открылись вновь. Но пока никто еще не додумался считать объектом умышленного убийства или террористического акта (в данном конкретном случае) экономическую безопасность державы.
В равной мере нет каких-либо оснований считать объектом легализации (отмывания) доходов, полученных преступным путем, общественные отношения по обеспечению законной хозяйственной деятельности. Те авторы, которые ссылаются на нарушение равенства сторон, когда одна из них использует в обороте преступно приобретенные средства, забывают, что речь идет о средствах легализованных, то есть тех, которые выступают в договорах и иных отношениях на условиях, четко регламентированных законом. Поэтому никаких преимуществ здесь быть не может. Напротив, нарушение равенства сторон в конкуренции наступает, если на рынке функционируют, наряду с легальными, нелегализованные деньги, например полученные путем уклонения от уплаты налогов. Парадокс, но законодатель введение в хозяйственный и другой оборот этих денег исключил из квалификации по ст. 209 УК.
Более того, использование хозяйствующих структур – это лишь одно из направлений отмывания «грязных» денег. Объективной стороной состава преступления охватываются и такие деяния, как оплата ими приобретаемых у физических лиц объектов недвижимости, предметов антиквариата, драгоценностей, других ценных вещей и товаров по договорам, оформление которых в Украине регулируется нормами Гражданского, а не Хозяйственного кодекса.
Попутно отметим небесспорность решения поставленной задачи с помощью введения ответственности за легализацию преступно приобретенных доходов лишить виновных экономической выгоды. Во-первых, в соответствии с законом имущество, приобретенное преступным путем, подлежит либо возврату законному владельцу, либо конфискации. Это аксиома, поэтому непонятно, о каких дополнительных мерах вообще может идти речь, если преступник изначально должен лишиться всего преступно приобретенного, то есть лишиться какой-либо экономической выгоды. Во-вторых, экономисты подсчитали, что в большинстве случаев преступная корыстная деятельность для трудоустроенного человека, тем более успешно занимающегося крупным бизнесом, экономически не выгодна: потери легальных доходов за время отбытия наказания превышают полученный преступный доход. Данная закономерность проявляется практически во всех видах правонарушений. Каждый, кто любит ездить безбилетником, рано или поздно убеждается: вероятность встретить контролера и величина штрафа таковы, что систематические поездки без билета оказываются убыточными. Но срабатывает ущербная психология: выгода сейчас, она реальна, а потенциальные потери – субъективно эфемерны, нейтрализованы традиционным «авось». В-третьих, если уж хотим сделать преступление еще более экономически не выгодным, не проще ли усилить роль экономических санкций за предикатное преступление, установить достаточно большие штрафы?
Нельзя замалчивать и историю установления уголовной ответственности за легализацию (отмывание) денежных средств и иного имущества, приобретенных преступным путем. Проблема актуализировалась не потому, что возникли непредсказуемые возмущения в экономике какого-то государства, и тем более в глобальной экономике. Первопричиной стали глобализация терроризма и неспособность правоохранительных органов противостоять росту организованной преступности. Наиболее радикальным средством в этих условиях явилось пресечение финансовых потоков, разрушение материальной основы деятельности террористов и других особо опасных преступников. Именно для решения этой задачи, а не для предотвращения возмущений в хозяйственной деятельности, была разработана система финансового мониторинга и установлена уголовная и другая ответственность за использование преступно полученных доходов для финансирования организованных, и в частности террористических, группировок.
Но вот парадокс (не первый и далеко не последний): ответственность за легализацию доходов, приобретенных преступным путем, введена украинским законодателем по западному понуждению с целью воспрепятствования финансированию террористической деятельности. Для этого редакция нормы в 2003 г. была изменена. Однако как-то не заметили, что в УК содержится ст. 258, часть четвертая которой прямо регламентировала ответственность за материальное содействие созданию или деятельности террористической группы или террористической организации. И меры наказания в них в основном идентичны. Впрочем, не совсем: за прямое финансирование террористической деятельности законодатель конфискацию имущества не установил, а за легализацию доходов, даже если при этом в конкретном случае не преследуется столь опасная цель, как финансирование террористов, – ввел.
Нелишне вспомнить, что в результате обсуждения задач борьбы с легализацией преступно приобретенных доходов на международных конференциях выработалась единая иерархия целей: на первом месте – повышение «риска задержания» преступника и «риска изъятия» преступных доходов как наиболее эффективный сдерживающий фактор против организованной преступности, и только на втором – защита легальной экономики во всех ее проявлениях.
Тем не менее, большинство криминалистов к родовому объекту данного преступления относят общественные отношения по обеспечению нормальной экономической деятельности хозяйствующих субъектов, а сама ст. 209 «Легализация (отмывание) доходов, полученных преступным путем» размещена в разделе VII УК Украины «Преступления в сфере хозяйственной деятельности», хотя ответственность по совокупности по ст. 209 УК с более чем половиной составов из этого раздела в силу ограничения санкций недопустима.
Оценивая сложившуюся ситуацию, приходится с прискорбием констатировать: во многих научных изысканиях предана забвению служебная роль уголовного права в системе других отраслей права. Возможно, одна из причин – в типовом определении объекта преступления как посягательства непосредственно на то или иное общественное отношение. В реальной же действительности в абсолютном большинстве случаев уголовное право напрямую не охраняет общественные отношения, ибо они, как правило, регулируются и охраняются нормами специальных, позитивных отраслей права: хозяйственного, гражданского, трудового, экологического и т.д. Уголовное законодательство применяется для обеспечения действенности соответствующего позитивного законодательства, как бы страхует на случай, если меры его правового воздействия оказываются нерезультативными. Отсюда непосредственным объектом уголовно-правовой охраны являются не общественные отношения как таковые (они – общий объект), а правоотношения, вытекающие, повторяю, из норм позитивного права.
Не влияют на данную констатацию предложения считать объектом преступления охраняемые правом ценности. В большинстве случаев сторонники такого подхода допускают ошибку концептуального характера, когда относят к числу ценностей имущество или даже конкретные вещи, объекты природы и др. Формально ценностью провозглашается собственность, но фактически в каждом конкретном случае речь идет не о собственности как таковой, а о праве собственности, притом о праве собственности на конкретную вещь. Субъектом права является человек и только человек. Нет и не может быть правоотношений между человеком и похищенной вещью, а есть правоотношения человека с другими людьми, их общностями и объединениями, с государством. Нет правоотношений человека с природным объектом, а есть правоотношения по поводу пользования природным объектом. Право потому так и именуется, что имеет своей целью регламентацию и охрану прав, свобод, интересов и одновременно обязанностей человека – представителя биологического вида и личности – в его социальном и природном окружении. В таком контексте жизнь и здоровье человека, имущество, представляющие общественное достояние, природная и техногенная среда – это ценности. Однако пользоваться этими ценностями человек может лишь в пределах правоотношений, допускаемых законом. Даже жизнь и здоровье человека в праве не являются абсолютной ценностью, они ограничены в конкретной ситуации правом другого человека на необходимую оборону, имущественные права гражданина могут быть нарушены государством или другими лицами в условиях крайней необходимости и т.д.
Если следовать логике сторонников ценности как объекта преступления, то, например, одним из объектов преступлений против окружающей среды ценностью является природа в целом и ее составляющие, в частности животный мир. Тогда мы сталкиваемся с парадоксом: охотник, убивающий лося без лицензии, совершает преступление, а охота на такого же лося – представителя охраняемого правом животного мира – при наличии лицензии – правомерное действие. Противоречие устраняется, если ценности рассматриваются в логике правоотношений по их охране и допустимости использования.
Есть еще один аспект. Служебная роль объекта преступления в уголовном праве заключается не только в возможности общей оценки общественной опасности деяния. Такая оценка осуществляется с учетом направленности преступного посягательства на ту или иную сферу общественных отношений, что предопределяет ныне квалификацию преступления. Если в качестве объекта берется социальная ценность вне регулируемых правоотношений, сложившаяся система классификации преступлений тут же разрушается. Например, жизнь и здоровье человека – один из объектов преступления в статьях почти всех разделов Уголовного кодекса Украины. С.Б. Гавриш, столь многословно доказывавший, что жизнь и здоровье человека, как непреходящие ценности, являются объектом преступлений против окружающей среды, в конечном итоге вынужден был прибегнуть к дублированию, назвав второй ценностью природу. Доказывать избыточность такого положения, полагаю, излишне.
В поиске правовых оснований установления уголовной ответственности за легализацию (отмывание) денежных средств и иного имущества, приобретенных преступным путем, не будем ограничивать объект данного преступления общественными отношениями. Как бы мы их ни определяли, общественные отношения – это некоторая абстракция, скорее философская, а не правовая категория. В отличие от них, в правоотношениях содержится конкретная обязанность соблюдать предписания конкретной правовой нормы, и из несоблюдения конкретной обязанности вытекает ответственность (некоторые исключения есть, но они лишь подтверждают правило). Под таким углом попытаемся сделать выборочный анализ социальной направленности криминализации указанного деяния.
Непредвзятый анализ позволяет прийти к выводу: утверждения о направленности ст. 209 УК Украины на охрану хозяйственной деятельности, а тем более экономической системы – это новоявленная собака Баскервилей, которую для устрашения, взамен фосфора, облепили псевдонаучными лозунгами. И вполне приемлемо привести высказывание Дианы Койл по близкой ситуации: «Дуновение экономического прагматизма смело бы дурманящую дымку с беспомощной политики по борьбе с наркотиками».
Реальную причину опасений «грязных» денег обычно упоминают вскользь. Прямо и открыто ее назвал лишь А.Э. Жалинский: «Отмывание денег – это заключительный этап превращения преступности в высокодоходное и эффективное производство, в ходе которого происходит противоправная и вредная для общества концентрация экономической, а вслед за ней и политической власти в руках неконтролируемой группы лиц». Нельзя забывать, что собственность – это не только ценность, но и ресурс, и оружие. Это то, что можно вложить в свое политическое представительство. Собственник, какими бы взглядами он не обладал – левыми или правыми, – потенциальный политический игрок. Один политический обозреватель очень образно сказал: «Налоги без политического представительства есть тирания». Именно поэтому распространение эпидемии собственности всегда будет встречать сопротивление тех, кто стоит на вершине власти.
Организованная преступность настолько влиятельна потому, что может купить эту влиятельность. Коррупция и отмывание денег всегда находятся в тесной связи. В некоторых странах (например в Колумбии, Мексике) богатство и власть организованных криминальных предприятий могут соперничать с богатством и властью правительств этих стран. Колумбийским наркобаронам удалось прогнать правительственные силы из крупных регионов страны. Но власть не сводится и к такому примитивному физическому смыслу. Речь идет о влиянии в мире экономики и политики на самом высоком уровне, что достигается путем подчинения коррумпированных официальных лиц и политиков. Пример Ходорковского, Лазаренко, бывших политических лидеров Казахстана и многих других служит иллюстрацией борьбы за власть на постсоветском пространстве.
Как ни печально, но это истинная оценка нашей столь широко рекламируемой демократии, где на деле деньги – это власть, а власть – это очень большие деньги. Потому во власть и идут кумовья и «любі друзі», и не только в Украине. Президент американской нефтепромышленной компании Halliburton Ричард Чейни в 2001 году занял пост вице-президента США, и уже в начале 2003 года, после вторжения коалиции под руководством США в Ирак, Halliburton получила огромные правительственные контракты на восстановление иракской энергетической инфраструктуры и нефтепромыслов. Эти контракты были переданы компании без проведения тендеров, что вызвало в Вашингтоне многочисленные скандалы. Дабы застраховаться на случай преследований в США (именно этот мотив многие наблюдатели понимают как основной), штаб-квартиру Halliburton перевели из Хьюстона в Дубай.
В Украине концентрация доступа к финансовым потокам происходит ныне и на властном олимпе. Народные депутаты утверждают: «… ранее мы «проталкивали» законы на заказ и получали за это большие деньги. Сегодня все решают хозяева фракции, которых нелегко уговорить… Если депутат проголосует за закон по непонятным для партии причинам, то санкции к нему могут быть жесткие…». Понятно, с каким опасением сильные мира всего (именно всего, а не только и даже не столько нашего) относятся к невесть откуда появившимся крупным капиталам. Мелкая же шушваль попадает под разборки во имя придания норме видимости всеобщности.
Неконтролируемые деньги представляют опасность для существующей власти, нарушают сложившееся распределение доступа к пирогу, порождают непрогнозируемую конкуренцию. А рынок всего лишь ширма. Хотя с ним есть некоторые проблемы, но они вполне решаемы.
Однако помимо рынка существует еще общественное мнение, и для него надо замаскировать истинные цели закона. А здесь все средства хороши. Сделаю отступление, поделюсь впечатлениями, полученными во время отпуска. Чартерный рейс в Табу – египетский курорт на Красном море. Пассажиры в основном наша новоявленная экономическая элита. Самолет не очень загружен, и потому в посадочных талонах не указаны места. Давка у трапа, плач едва не затоптанных детей. Наконец разместились, взлетели. Стюард – воплощение вежливости – разъясняет правила поведения, предупреждает об опасности курения на борту. Время полета – три часа с минутами. Не прошло и получаса, по салону распространились волны табачного дыма. Стюард мечется, снова и снова напоминает о запрете курения. Не помогает. Следует предупреждение: к нарушающим правила безопасности будут применены административные меры, вплоть до депортации в Украину. Результат нулевой. Тогда стюард объясняет: самолет оснащен датчиками температуры, на открытый огонь срабатывают пенные огнетушители. Курение прекратилось. (Вопрос о логических способностях курцов оставляем открытым.)
Одна из достопримечательностей Красного моря – радуга рыб у коралловых рифов. Западных туристов предупреждают: кормить рыб запрещено. Они, питаясь, чистят кораллы, а при подкормке начинают уклоняться от своей природой предназначенной «работы». Для русскоязычных туристов разъяснение другое: когда вы кормите рыб, собираются большие стаи, а это привлекает морских хищников, которые могут напасть на вас.
Похоже, что характеристика общественной опасности преступления, предусмотренного ст. 209 УК, констатировалась по такому же принципу.
Впрочем, «стиральными машинами» не брезгуют пользоваться и лица, наделенные самой высокой властью. 500 млн. дол. спрятал в банках Швейцарии Фердинанд Маркос, 5 млрд. дол. – бывший диктатор Конго Жозеф Мобуту. Бывший немецкий канцлер Гельмут Коль (еще занимая свой пост) отмыл через банки Лихтенштейна 670 тыс. фунтов, поступивших в качестве пожертвования демократической партии ФРГ. Ролан Дюма, бывший министр иностранных дел Франции, в компании других политиков (включая президента Миттерана) был уличен в отмывании денег, полученных от крупнейшего нефтяного магната Франции и корпорации ELF. По многим источникам, в этом списке фигурировала семья Б.Н. Ельцина, не говоря уже о его окружении.
Даже поверхностный обзор литературы по объекту преступления, предусмотренного ст. 209 УК Украины, свидетельствует, что его исследование осуществляется, как правило, в рамках одной нормы, вне контекста других норм, регламентирующих ответственность за (назовем его так) маршрут юридически значимого движения преступно полученных доходов, без четкого определения в таком контексте цели криминализации данного деяния. В настоящей работе предпринимается попытка выйти за пределы этих узких рамок.
Источник: глава из монографии
Беницкий А.С., Розовский Б.Г., Якимов О.Ю. Ответственность за легализацию преступно приобретенных доходов в уголовном законодательстве Украины и Российской Федерации: Монография / МВД Украины, Ин-т экон.-пр. исл. НАН Украины, Луган. гос. ун-т внутр. дел им. Э.А. Дидоренко, Восточноукр. нац. ун-т им. В. Даля. – Луганск: РИО ЛГУВД им. Э.А. Дидоренко, 2008. – 496 с. – Библиогр.: С. 463-492.