Меню Закрыть

Кое-что о цели уголовного процесса и первом закрытом семафоре на пути ее достижения. Часть 3

В частно-исковом производстве, берущем начало в Древней Греции и Древнем Риме (в России оно существовало в XV — XVII вв.), потерпевший от преступления обращался к лицу, наделенному властными полномочиями, и получал от него разрешение на проведение собственного расследования. Данные этого расследования передавались в суд. Стороны имели право на примирение. Ныне УПК также наделяет не только потерпевшего, но и обвиняемого и их представителей правом самостоятельно собирать доказательства и представлять их следователю и суду. По определенной категории дел стороны имеют право на примирение. В более полном объеме эти права реализуются по делам частного и частно-публичного обвинения. Даже такая форма из раннего обвинительного процесса, как ордалии, в современной интерпретации имеет место – это испытание на детекторе лжи, психиатрическая и ряд экспертиз по оценке правдивости показаний. А современные судебные прения – тот же поединок, та же дуэль, только словесная.

Активное неприятие розыскного процесса объясняется ошибочным отождествлением его с инквизиционным, хотя последний – одна из его форм, существовавшая в определенной части Европы в конкретное время. О поверхностном понимании свидетельствует уже тот факт, что инквизицию относят к средневековью, хотя разгул ее был в эпоху Ренессанса. Более того, исследование, проведенное с благословения и по поручению Папы Римского, показало, что крайние формы инквизиция принимала не повсеместно. Тем не менее, что было, то было. Однако розыскной процесс был до – и в преобладающей части – после инквизиции, доказав тем самым свою эффективность и без применения крайних мер.

Парадокс в том, что сколько бы в теории ни отвергали розыскной процесс, противопоставляя его состязательному, он и сегодня лежит в самой основе последнего: порождение розыскного процесса – письменная форма производства. Более того, жизнь объективно заставляет вернуться к использованию некоторых отвергнутых институтов розыскного, в том числе инквизиционного, процесса, лишний раз подтверждая недопустимость отношения к предкам, как к недоумкам.

Характерная черта инквизиции – утаивание от обвиняемого имен свидетелей, якобы изобличающих его в совершении преступления, недопущение очной ставки между ними. Ныне потерпевшие и свидетели нередко подвергаются угрозам, шантажу, подкупу со стороны преступного мира. Поэтому в УПК предусмотрены меры, похожие на инквизицию: к подлинным данным о потерпевших и свидетелях стороны не имеют доступа, им присваиваются псевдонимы, они допрашиваются в суде «вне визуального наблюдения», судебное разбирательство проводится закрыто, существует возможность вообще не вызывать этих лиц в суд и ограничиваться оглашением их показаний, данных на досудебном следствии. Тем самым существенно ограничивается гласность судопроизводства, право обвиняемого на защиту и непосредственность исследования доказательств. О необходимости запрета допроса на очной ставке в связи с правом обвиняемого не свидетельствовать против себя поднимался вопрос еще два Бека тому назад, инициируется он и сейчас. Организационные формы участия адвоката, объем его права на свидание с обвиняемым и подозреваемым в некоторых государствах стали предметом критического рассмотрения. Известная шутка: «В отличие от англичан, которые, как известно, уходят не прощаясь, одесситы прощаются, но не уходят» – очень точно характеризует наши заверения о расставании с розыскным процессом.

Сегодня общепризнанно, что нынешний уголовный процесс, именуемый состязательным, на деле является «смешанным», да и состязательность во многих государствах реализуется по-разному [9]. Однако как бы мы ни теоретизировали, исторически уголовный процесс был создан, получал развитие в разных типах и формах для реализации цели борьбы с преступностью. Не изменилась цель уголовного процесса и сегодня. Если ныне мы будем относить к задаче уголовного процесса только защиту прав кого бы то ни было — потерпевших, обвиняемых и других, то возникает вопрос: какая лее тогда деятельность направлена на раскрытие преступления и осуждение виновного и какой отраслью права она регулируется?

Вопрос отнюдь не схоластический, и право задать его дают сами идеологи и комментаторы новаций: «Как неоспоримое достоинство нового УПК следует отметить то, что он ознаменовал собой смену идеологии всей правоохранительной системы. Одним из подтверждений того является отсутствие в нем нормы, аналогичной той, которая была в УПК 1960 года, провозглашавшей задачами уголовного судопроизводства «быстрое и полное раскрытие преступлений, изобличение виновных» (ст. 2). Отказ от этой нормы означает отказ от обвинительного уклона в правосудии. Иными словами, отныне правосудие не отождествляется с выявлением и раскрытием преступления. Думаю, криминал должен поставить золотой памятник за эти слова, если они, не дай Бог, будут реализованы.

Но прокукарекать мало, надо, чтобы все же наступило утро. Для этого сплошь подменяются понятия, искажается их смысл: «принцип публичности в уголовном процессе приобретает несколько иное содержание. По УПК РФ публичный интерес уже не противопоставляется интересам частных лиц. Даже более того, права человека ставятся выше публичного интереса. В настоящее время данный принцип предполагает защиту не только публичного интереса, но и частного. Так, уголовное преследование осуществляется не только в связи с совершением преступлений, от которых пострадали государство и общество, но и отдельные граждане. Не случайно в ст. 6 УПК РФ сказано, что уголовное судопроизводство имеет своим назначением защиту прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений. Хотелось бы знать, ранее интересы государства и общества страдали только, скажем, при разглашении государственной тайны, а гражданин, у которого вытащили кошелек с тремя рублями или гривнами, оставался один на один с карманником? А сейчас приоритеты изменились настолько, что все силы брошены на борьбу с карманниками, а все остальное побоку? И самое главное, все же что это такое — публичный интерес, принцип публичности?

Проблему соотношения публичных и частных интересов заболтали настолько, что трудно даже добраться до ее истоков. Ныне она преподносится как соотношение публичности и диспозитивности, причем каждое из этих понятий приобретает смысл, далекий от предмета дискуссии. Почти у каждого автора есть своя трактовка понятий. Например, В.Т. Маляренко, рассматривая принцип публичности как конкурирующий с принципом диспозитивности, полагает: «В частных отношениях диспози-тивность определяется принципом: «Разрешено все, что не запрещено законом». В публичных отношениях диспозитивность имеет значительно более узкую форму и сферу применения. Здесь возможность выбора вариантов поведения четко оговорена и определена принципом «Разрешено лишь то, что предусмотрено законом». В уголовном судопроизводстве действует лишь последний принцип, хотя есть и отдельные особенности».

Ввиду того, что в действующем УПК и Проекте нового таких особенностей достаточно много, с подобной трактовкой можно согласиться. Но противостоят ли данные принципы в главном, существенно ли в уголовном процессе противоречие между публичным и частным интересом? Да, есть ограничения в возбуждении уголовного дела по отдельной категории. Но когда уголовное дело возбуждено и задействован весь механизм уголовного процесса, мы отстаиваем интересы только государства и общества? Куда исчезли в ходе дискуссии интересы потерпевшего — конкретного человека, а не только субъекта общественных отношений или правоотношений? Или теперь пупом всего уголовного процесса стал один только обвиняемый и лишь вокруг него мы должны танцевать с определениями публичного и частного интереса?

Подобные построения настолько наивны, в них столько притянуто за уши, что тошно даже разбираться в воздвигнутых алогичных нагромождениях. В современном уголовном процессе государство защищает интересы общества через защиту, на примере защиты конкретной личности, конкретного члена этого общества. Любые доказательства иного – заведомый абсурд. Противоречий частного и общественного интереса в уголовном процессе нет и быть не мажет. Есть не просто противоречие, а противостояние между интересами обвиняемого и потерпевшего как членов общества, соответственно – как субъектов уголовного процесса. И оно не может найти разрешения иначе, как наделением их равными процессуальными правами. К сожалению, эта задача решается законодателем непоследовательно. Причина – в напущенном тумане по поводу противоречий общественных и частных (личных) интересов, из-за чего иногда утрачивается перспектива.

Система уголовного процесса остается дееспособной, если мы произвольно не вносим коррективов в давно сформулированную ее цель: предупреждение и пресечение преступных посягательств, установление преступления, его раскрытие и изобличение виновного на досудебном следствии; определение справедливого наказания преступнику в суде. Достижение данной цели осуществляется с помощью средств, имеющих четкие параметры и ограничения. Например, недопустимо применять физическое и психическое воздействие на подозреваемого, ибо это может привести к самооговору и осуждению невиновного; доказательства должны оцениваться в совокупности и т.д. В этом ряду стоят определенные законом права и свободы участвующих на условиях состязательности субъектов уголовного процесса, обязанность соблюдения которых является основополагающей формой, ограничением средств достижения целей, но отнюдь не самой целью.

Безусловно, можно строить систему уголовного процесса и иначе. Право потерпевшего на восстановление его интересов, нарушенных преступлением, определить целью, а раскрытие преступления и осуждение виновного – средством ее достижения. Однако даже не специалисту понятно, что система лишается конструктивности, коль речь идет не о реальных участниках уголовного процесса, а только об одном потерпевшем. Система должна быть рабочей, а не витринной.

Да, в правовом государстве права, свободы и интересы личности — это приоритет из приоритетов. В отечественной юридической науке они давно уже превзошли западные эталоны, с которых снималась калька, стали неким божеством. Однако, даже признавая за ними подобный статус (хотя в действительности они ближе к языческому идолу), так и хочется сказать: не поминай имя Господа всуе. Ведь сантехник, выполняя свою работу, тоже охраняет права и интересы граждан на комфортные условия жизни, но никто не отваживается отнести это к целям его деятельности.

Если серьезно, то предлагаемая формула статьи второй Проекта УПК Украины явно сужена. Уголовный процесс направлен не только на защиту интересов потерпевших от преступления, а и на охрану общественного порядка в целом. Это общепризнано в мировой юриспруденции. Американский профессор Джордж Флетчер подчеркнул данную грань, анализируя цели уголовного наказания: «Опасность сосредоточения внимания исключительно на правах жертвы серьезна потому, что служит удовлетворению жертвы, а наказание сокращается до понятий воздаяния и компенсации, тогда как оно в конечном счете должно иметь публичный характер и не быть вопросом только частного обвинения. Наказание налагается именем народа или государства за действия, которые несут угрозу благосостоянию всего общества» [10]. Нужно только внести корректив в данное высказывание. Наказание действительно есть производное от публичной власти, но охрана общественного порядка — это прежде всего охрана права каждой личности на безопасные условия существования. Поэтому подмены личных интересов публичными, чего так боятся современные либерал-процессуалисты, здесь нет ни теоретически, ни практически.

Регламентированная законом обязанность следствия выявлять и устранять причины и условия, способствующие совершению преступления, преследует цель охраны интересов всех правопослушных граждан. Предупреждение и пресечение преступлений — обязанность оперативно-розыскных подразделений так называемых силовых ведомств, действующих в рамках уголовного процесса, ибо наиболее важные мероприятия осуществляются ими с санкции суда. УПК регламентирует меры охраны свидетелей и других участников процесса, которые не имеют статуса потерпевшего. Перечень допустимо продолжить.

Останется ли быстрое и полное раскрытие преступления, изобличение и осуждение виновного основополагающей целью уголовного процесса – молено только гадать. Оснований для сомнений более чем достаточно.

Список использованной литературы

  1. См.: Концепция уголовно-процессуального законодательства РФ // Государство и право. — 1992. — № 8. — С. 52.
  2. Лунеев В.В. Правовое регулирование общественных отношений – важный фактор предупреждения организованной и коррупционной преступности (тезисы доклада) // Государство и право. – 2001. – № 5. – С. 106-109.
  3. Цит. по: Мишин Г.К. О коллизиях уголовно-правовой и уголовно-процессуальной политики // Государство и право. – 2002. – № 10. – С. 99.
  4. Синильщиков Ю. В милиции прибавилось оперативности, но не уменьшилась и коррупция // Милиция. – 2003. – № 5. – С. 47.
  5. Кехлеров С. Исправленному верить // Российская газета. – 2003. – 10 июля.
  6. Назаренко В. Предварительное расследование в современном уголовном процессе // Законность. – 2002. – № 8. – С. 42.
  7. Михальская Н. Права личности — новый приоритет Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации // Российская юстиция. – 2002. – №7. – С. 2-4.
  8. См.: Маляренко В.Т. Про публічність i диспозитивність у кримінальному судочинстві України та її значения // Вісник Верховного Суду України. – 2004. – № 7(47). – С. 2.
  9. См.: Гуценко К.Ф., Головко Л.В., Филимонов Б.А. Уголовный процесс западных государств. – М., 2001; Лупинская П.А. Типы (формы) уголовного процесса // Уголовное процессуальное право Российской Федерации. – М., 2001; Смирнов А.В. Модели уголовного процесса. – СПб., 2000; Петрухин И.Л. От инквизиции – к состязательности // Государство и право. – 2003. – № 7. – С. 28-36.
  10. Флетчер Дне, Наумов А.В. Основные концепции современного уголовного права. – М.: Юристь, 1998. – С. 123.
  11. Пискун С. «Мы ждем Лазаренко и с удовольствием его примем». Интервью С. Рахманинова // Зеркало недели. – 2003. – №6 (431). – 15 февраля. – С. 2.
  12. Чиркин В.Е. Конституционное право зарубежных стран. -М., 1997.-С. 297-298.
  13. Пискун С. «Мы ждем Лазаренко и с удовольствием его примем». Интервью С. Рахманинова // Зеркало недели. — 2003. -№ 6 (431). — 15 февраля. — С. 2.
  14. Гаврилов Б. Новеллы уголовного процесса на фоне криминальной статистики // Российская юстиция. — 2003. — № 10.-С. 7.
  15. Гаврилов Б. Новеллы уголовного процесса на фоне криминальной статистики // Российская юстиция. — 2003. — № 10. -С. 7.
  16. Прохоров А.П. Русская модель управления — М.: Эксперт, 2003. — С. 149.

Источник: глава из монографии

Ненаучные заметки о некоторых научных проблемах уголовного процесса: Эссе. – Луганск: РИО ЛАВД, 2004. – 600 с.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *